Все балерины, в принципе, разные. Но мы не о них сегодня, а об одном занятном случае у нас на уроке, хотя придётся всё-таки пояснить, что балерин можно поделить на множество мельчайших категорий, а можно и, сильно упростив, на две:
есть на свете, среди миллионов учебных заведений, одно из лучших, и уж точно, самое известное – Академия им.Вагановой, в быту – Вагановка. Весь балетный мир произносит это слово с придыханием, но с самым большим, правду сказать, сами вагановские, их даже отличает некоторый характерный снобизм – они остальных за балет не то, чтобы не считают, а так, кружки самодеятельности на пуантах.
И однажды моей вагановской подруге, преподающей неподалёку, понадобились для постановки мальчики, у них нет, а у нас есть, поэтому попросилась она к нашему преподавателю на урок.
Я, конечно, предупреждала, да и педагог предупредил, что они у нас кривенькие-косенькие, не классические танцоры, а танцоры модерна, в основном, которые по программе занимаются классикой, и что ловить ей там некого, кроме, пожалуй, одного, но ему можно и так позвонить, не теряя времени на просмотр. Но вагановские, они ж чужим словам не верят, им нужно своими глазами посмотреть, поэтому договорились о встрече.
Чтобы её визит не выглядел как смотрины, она пришла якобы познакомиться с нашим педагогом и позаниматься (у нас педагоги часто ходят друг к другу, чтобы поддерживать себя в форме). Встала в дальний угол, как положено гостям, никто на неё внимания не обратил, и урок начался…
Играю.
Настроение хорошее. Шутка ли – подружка на урок пришла?! С ней и похихикать можно, и музыкой побаловать узнаваемой, поболтать потом, да и вообще.
Минут через десять замечаю: что-то я ошибок много делаю, наспотыкалась столько, сколько за месяц не бывало. Странно… Начала к себе прислушиваться, ошибки на ровном месте обычно от волнения, но с чего мне волноваться? Ничего нового не происходит – Катю я давно знаю, ей, как педагогу, уроки тоже играла, её присутствие меня беспокоить не должно… Может, это я просто расслабилась, от предвкушения? Всё, не дело это, надо сосредоточиться, посерьёзнее надо, и, выкинув из головы постороннее, впиявиливаюсь глазами в педагога, мобилизовываюсь. И вот тут началось: стала лепить ошибку на ошибке, путаться, вообще не понимаю педагога, что это? Простые вещи ещё идут, что происходит? Стараюсь, как студентка перед госкомиссией, а только хуже и хуже.
И, наконец, доходит: он её боится! Всерьёз! Я его вообще не узнаю – голос, манера, ведение урока, задаёт какие-то немыслимые навороченные комбинации, ему не свойственные, сложность на зауми, поэтому музыка на это и не ложится. Плюс его напряжение передаётся мне, ведь когда играю – я точный слепок, эмоциональный скан преподавателя, материализую его желания и эмоции. Вот вам и пожалуйста!
К тому же вспоминаю, что с утра его не узнала: испокон веку он ходит на занятия, как Спартак – полуголый, а сегодня явился одетый, в мужских штанах – другой человек.
Так. Срочно надо от него «отключиться» и работать в автономном режиме, а то совсем всё завалится. Пусть там творит своё, что приготовил, а я буду играть не глядя на эти художества, авось продержимся.
И правда – полегчало.
Урок идёт своим чередом, маленько наладилось.
Как правило, студенты начинают заниматься одетые, а потом постепенно раздеваются... и когда сорокалетняя Катя сняла свою огромную кофту, а там вагановская спина, народ стал на неё немножко коситься – кто это?
А никто. Занимайтесь - не отвлекайтесь.
А как стали медленно ноги поднимать, а двадцатилетние уже медленно подняли и медленно опустили, а у неё нога, совершенно независимая от тела, ещё плывёт навееерх, а потом так же меленно вниииз, и ни один мускул не шелохнётся на лице, и студенты уже заняты не собой, а выискивают её отражение в зеркалах и тихий шелест по классу: «-Кто это? Кто это?!»
Классический урок делится на три части – Станок (делают упражнения, держась за палку), Середина (упражнение в центре зала) и Диагональ – беготня и большие прыжки по диагонали, самая бурная часть. Катерина отстояла станок, немножко середины и тихонечко села на стульчик рядом со мной - начались смотрины.
Пошли мелкие прыжки, студенты забегали-запрыгали, работаем, я сосредоточенно слежу за классом и вдруг улавливаю за собой какие-то похрюкивания. Глянула – она то ли сморкается, то ли чешется, ладно, играю дальше.
Шум нарастает, урывками приглядываюсь – она давится от смеха, плечи вздрагивают. (Потом, после урока на моё: «-Ты что, совсем уже?!» она извинялась, что такой уморы и таких парней она никогда не видела, «Трокадеро» по ним плачет).
Играю, на неё зыркаю, она стала подвывать, глазами на некоторых показывает, а чего мне на них смотреть?! Я что их, первый раз вижу? У меня иммунитет.
А они танцуют лицом к нам, косятся уже, у Катерины тушь по щекам течёт. В паузу бросаюсь к сумке на предмет салфетки – нету, только старая, невыкинутая вовремя, пыль протирала, она с радостью хватает и, подвывая, шумно в неё сморкается. Играю всё громче, прошу, чтобы перестала смотреть на зал, она падает лицом в колени и начинает глухо хрюкать оттуда, мы переругиваемся – я сквозь зубы шиплю на неё, она охает, со стороны кажется, что у нас междусобойчик, хотя педагог, конечно, догадался, в чём дело.
А когда мальчики побежали по диагонали на нас, Катерина вдруг встаёт со своего стула, ну переклинило человека, бывает, опускается на колени и, причитая, отползает за меня. Села в угол на пол и зарыдала.
Я думала – помру. Стараясь это заглушить, играю, да нет, не играю, а бьюсь в падучей о клавиатуру, удваивая октавами всё, что в состоянии удвоить, добавляя демоническое тремоло в левой, а это ж маленькие прыжки, там демоническое совсем ни к чему, но я наяриваю, пошире приподняв и растопырив локти, потому что на мне шаль, и я пытаюсь загородить угол, в котором колотится подруга, а левую ногу ставлю на правую педаль, а правую отставляю подальше, чтобы выглядеть поширше и занять побольше места.
Наконец она потихоньку успокаивается, а класс переходит к Большим Прыжкам, а они - это цель, собственно, визита, то она, неимоверным волевым усилием берёт себя в руки и, собрав с пола всю пыль, выбирается из угла и пристраивается обратно на стульчик. Смотрит аккуратно, выборочно, не на всех, настороженно прислушиваясь к своему организму – как бы опять не всколыхнулось.
И был в классе один чёрный танцор. Выучка у него была так себе, но данные! И это при совершенно небалетном телосложении: коренаст, широкоплеч, даже приземист, никаких удлинённых рук-ног; он был не принц, а воин, классический Отелло. Когда занимался с открытым торсом (чего больше никто себе не позволял) он, единственный чернокожий, выделялся на фоне субтильных парней, властно рассекая воздух своим точёным телом, напоминая мятежного демона, случайно залетевшего в чужие края.
Нрава был заносчивого, высокомерного, глядел свысока. Есть в балете традиция: по окончании класса все, во главе с педагогом делают реверанс, аплодируют, а потом на секунду подходят к роялю поблагодарить пианиста, этот же не подходил никогда – «не царское это дело». Ну и я не замечала его существования, а вот тут нужно пояснить.
Концертмейстеры, как и балерины, бывают разные. И некоторые умеют «играть под ногу»: у каждого танцора индивидуальные способности - физические данные, дыхалка, музыкальность, техника и плюс к этому состояние на данный момент, поэтому когда танцор, например, прыгает, даже если и «в музыку», то его «взлёт» не попадает идеально в ритм, на мизерно-маленькую долю, но различие будет. В зависимости от сиюминутной формы, ему будет удобнее так или иначе.
Если эта разница большая – мы говорим об отсутствии мастерства или музыкальности. Поэтому танцору нужно «догнать» время, которое он упустил и наоборот. И вот тут помогает пианист (на спектакле - дирижёр) - идеально следуя за танцовщиком, он подчиняет музыку его танцу, сокращая и подгоняя; где надо - поднимая его в воздух, где надо - давая ему больше времени на разбег или отдышаться, причём, делается это мастерски, и выглядит не так, будто поддавший музыкант маленько потерял ориентацию, а как будто блестящий танцор идеально вписывается в роскошную музыку, рождая её своим телом. Толковый концертмейстер может вытащить на себе солиста, помогая ему в нужных местах и прикрыв просчёты, равно как и зарубить на корню хорошее выступление, ибо не родился ещё тот танцор, который может вписаться в пируэт, если пианист этого не хочет.
Умение «играть под ногу» не то, чтобы редкое, но и не частое, и танцоры, обычно, не избалованы этой роскошью, а привыкли приспосабливаться даже к самой неудобной музыке. К тому же, когда танцуют несколько человек, невозможно угодить каждому, поэтому традиционно выбирают лучшего, и играют «под него», остальные – извольте вписываться. Но, безусловно, если этот лучший очень сильно отличается от остальных, то извиняйте, батьку, темп выбирается средний, чтобы не подрубать остальных (хотя главный акцент, конечно же, дашь любимчику).
Итак, класс пошёл на Гранд Жете (большие прыжки), пронеслись девочки, подошли мальчики, и музыка «отяжелела» - мужской прыжок мощнее и шире.
Первая мужская группа выполнила свою комбинацию, приготовилась следующая, настал черёд мавра. Он, качнулся, пребывая в каком-то своём внутреннем состоянии, и поднялся в воздух.
Так уже бывало: поскольку ему легко выполнять то, над чем пыжатся остальные, он иногда, не стараясь вписываться в общий темп, даёт себе волю и делает что-то своё. Как правило, успевает сделать только один элемент, класс уходит дальше, музыка заканчивается.
Так произошло и на этот раз: он встал последним в четвёрке и с размахом совершил неожиданно сложный элемент, собираясь сойти с дистанции, не осознавая ещё, что музыка вдруг железно последовала за ним, а финальная нота, звенящим ножом гаучо, срезав остальных танцующих, вонзилась в пол, вместе с его ногой.
Его колено дрогнуло от неожиданности, но за долю секунды он сориентировался, развернулся и взлетел опять. Это был единственный тяжелый прыжок, всё остальное он выполнял уверенно, без доли сомнения, как истинный премьер. (Два парня из танцующих остановились, третий, немного пройдя по инерции, растерянно обернулся. Головы балеринок, как у стайки воробьёв, одновременно повернулись в сторону рояля, перешёптывания оборвались).
На вторую диагональ посуровевшие мальчики вышли максимально собравшись, и попробовали лететь на равных, но я безжалостно, как одним движением руки, смахивающей шахматные фигуры с доски на пол, расчистила ему пространство. Сегодня был его день.
На третий заход ни один парень с ним на диагональ не вышел.
Играть было очень трудно – кроме того, что абсолютно неизвестно, что он выкинет в следующий момент, сама его манера была необычной. Это особое наэлектрилизованное состояние – вести яркого солиста. Напряжение предельно высокое у обоих, и незаметная ошибка музыканта может обернуться заметной ошибкой у танцора. (Эта наша неизменная задача концертмейстера – слиться с волей солиста, почувствовать ЕГО тело, как своё, пронести ЕГО танец так, чтобы он заряжался от тебя ощущением собственной всемогущественности, и в случае идеальной виртуозно исполненной работы, получить единственно желаемый результат - триумф танцора - ЕГО триумф. С последней нотой музыкант перестаёт существовать для всех – специфика профессии).
Его не испугало наше внимание. Скорее, наоборот, он подчёркнуто его игнорировал, делая вид, что ему наплевать, что выступает в роли быка на арене, которого разглядывают и выбрали неизвестно для чего – на завод или на убой. Он демонстрировал своё мастерство зло и хладнокровно, диктуя музыке, что делать и в то же время с лёгкостью отвечал на мои провоцирующие подачи: «- Хочешь? – На!»
Студенты поняли, что странная гостья сидит здесь неспроста, и неспроста охаживал её педагог в начале урока, а в конце ушёл в тень, предоставив полный карт-бланш, и всё, что сегодня происходит – делается для неё, и солист, в жёстком азарте завершал свои движения всё ближе и ближе, точно у ног Катерины, как матадор на арене корриды, посвящающий свою победу некой Даме, с той лишь разницей, что ни разу не соизволил взглянуть на неё.
Урок закончился, начали делать реверанс, Катерина, ойкнув, как девочка, вскочила и присоединилась к классу, поклонившись педагогу и концертмейстеру.
Студенты разбрелись одеваться, Катя подошла к мавру.
С ним не сложилось: оказалось, что он под завязку загружен в театре, давно танцует. Она наговорила ему кучу заслуженных комплиментов, он строго принял, он привык.
За сим и разошлись…
… На следующем уроке всё вернулось в свою колею: пришел традиционно полуголый преподаватель, девчонки, стайкой пролетая мимо рояля, чирикали и кивали, мальчики здоровались более подчёркнуто, а мавр гордо проплыл, как водится, не снизойдя до дежурного приветствия.
Отработали урок и под финал доскакали до больших прыжков.
Прошли девочки свою диагональ, готовятся мальчики, и вдруг замечаю – иди-ка ты, а мавр и не собирается вставать в мужские группы, а пропускает их вперёд, вознамерившись прыгать в одиночку! (для тех, кто не в теме, поясню: это на грани хамства, такие вещи позволяет-не позволяет педагог, чай у нас тут не театр с народными артистами, хотя и там нужно позволение).
Зыркнула на педагога – молчит. Девицы, увидев такие приготовления, побросали свою возню и замерли в предвкушении. Парни, поджав губы, приготовились смотреть не так откровенно, а как бы между прочим; сидящие на полу “освобождённые” встали, чтобы было видно: никто не хотел пропустить шоу.
А тот даже не взглянул на преподавателя стеклянными глазами, уже задышал, уже сжатой пружиной замер и мысленно уже летел в безбрежном пространстве –
аккорд - прыжок - да как выдаст немыслимое сальто-мортале, спасибо, через голову не перекувырнулся, закрутив некий самодеятельный пируэт; на такое художество не только темп замедлить надобно, но и вообще – добавочную музычку, чтобы всё вписалось, в общем, взлетел в облака сокол самоупоенно, а мне-то что? У меня регламент и первозданный темп, я как играла, так с рельс и не свернула, когда он там крутился под потолком, у меня, извиняюсь, уже каденция и финал, и где там студент болтается, во время моего заключительного «Пам – пам!», меня не волнует, мой рабочий день закончен. И солист, с размаху врезавшись в тишину, задыхаясь от ярости, свалился кулём и вперился в рояль, раздувая ноздри, как бык на арене,
но я этого уже не видела,
и сдавленного хихиканья не слышала,
потому как к тому времени уже зевнула, отвернулась и в задумчивости стала разглядывать жёлтый куст за окном:
- что-то ранняя нынче осень…
